«Разговор о мужестве». Репортаж обвиняемого крымчанина из зала российского суда — день третий
Осман Арифмеметов. Фото: «Крымская солидарность»
В Южном окружном военном суде Ростова-на-Дону продолжается судебный процесс над 25 крымскими татарами, обвиняемыми в принадлежности к исламской партии Хизб ут-Тахрир. Он начался в конце марта — крымчан разделили на группы по пять человек и судят одновременно. Всего в деле 29 обвиняемых — четверо находятся в розыске. Это самый большой процесс, инициированный ФСБ, по делу о принадлежности к Хизб ут-Тахрир. Организация признана в России террористической в 2003 году, но свободно действует в Украине и большинстве европейских стран.
Кроме участия в террористической организации , крымчан обвиняют в приготовлениях к насильственному захвату власти .
«Ґрати» продолжают серию репортажей Османа Арифмеметова — одного из обвиняемых, который описывает процесс, находясь по другую сторону стекла «аквариума» . Тексты он пишет в СИЗО после заседаний и передает редакции через адвоката.
В пятерке Арифмеметова, кроме него самого — Энвер Аметов, Яшар Муединов, Руслан Сулейманов и Рустем Шейхалиев.
На заседании 6 апреля обвинение начало изучать доказательства — расшифровку тайно записанных разговоров мусульман во время встреч. Они обсуждают мужество, но эксперты следствия считают, что разговоры доказывают принадлежность участников встречи к Хизб ут-Тахрир. Это один из самых тяжелых текстов Арифмеметова, где он рассказывает о том, как трудно человеку, который долгое время находится в заключении, найти что-то светлое и поддерживающее в окружающей его действительности.
Звук захлопнувшейся двери камеры, поворота ключа в железном замке и лязг засовов — позади. Я еду на встречу с родными, друзьями, адвокатами и посетителями наших судов. Увидеть свободных людей, отвлечься от монотонных будней, четырех стен и вернуться, подзарядившись, чтобы продолжить противостояние.
В Южный окружной военный суд вывозят шесть человек. Нас — пятерых, и еще одного чеченца М. посадили в «Валдай» . В отсеке помещаются в ряд четыре человека. Оно настолько узкое, что колени упираются в стенку. От «стакана» отличается лишь тем, что рядом не стенка, а живой человек.
У Руслана кружится голова и его тошнит. Всю дорогу он едет со склоненной головой, держась руками за клетку двери. Пока автозак едет по дорогам Ростова под мигалки на большой скорости, чеченец М. рассказывает нам о своей судьбе. Сидит он уже 17 лет. В Ростов приехал за так называемой
«добавкой»
. Это уже его третья «добавка». Почему так произошло? Есть такая процедура под названием «раскрутка». Еще одно слово на местном жаргоне. Чеченец отбывал срок в Архангельской колонии, но неожиданно его вывезли в одну из колоний Владимирской области. Там его пытали, чтобы он взял на себя незакрытые дела. От его рассказов становится жутко. Не могу поверить, что все это слушаю от участника событий. О пытках М. говорит в мельчайших подробностях.
«Это с вами делали?» — спрашивает удивленный Руслан, пересиливая свое состояние.
«Да, да», — без капли стеснения отвечает чеченец.
«Сколько вам осталось сидеть?» — интересуюсь я, с надеждой услышать о конце его мучений.
«Год и десять месяцев», — отвечает он.
«А сейчас сколько добавят?» — не теряю надежды. Чеченец равнодушно и как-то смиренно пожимает плечами в ответ, давая понять, что не знает.
«У российских историй всегда грустный конец — счастливый конец бывает только в русских сказках» — говорил Сергей Магнитский», — вспоминаю я про себя.
Дальше мы едем молча, каждый думает о своем. Под таким психологическим давлением я захожу в «аквариум» зала суда. Заходит наша адвокатка Лиля Гемеджи с улыбкой и с радостным лицом. «Почему она улыбается?», — думаю я, еще не до конца отойдя от рассказов попутчика. Моя жизнь проходит в жутком и тёмном мире. Лучи света заходят только через адвокатов. Их жизнь совсем иная, а для меня она уже прошлая, от которой я уже отвык. «Но мне искренне приятно видеть вас, уважаемые адвокаты, поэтому прошу понять и простить», — думаю я и смотрю на защитников в зале.
Осман Арифмеметов и другие обвиняемые в «аквариуме». Фото: «Крымская солидарность»
Судейские кресла пусты, и мы общаемся. Передаем документы адвокатам, рассказываем о визите украинского консула, слушаем новости и решаем насущные проблемы.
В зал входят судьи и заседание начинается.
Секретарь перечисляет присутствующих и председательствующий объявляет, что в суд поступило ходатайство защиты об отмене ареста земельного участка Яшара Муединова, но предлагает рассмотреть его позже. Прокурор сообщает, что были приняты меры по явке тайных свидетелей, но они не приехали. Какие меры — он не уточняет.
Вместо запланированного опроса свидетелей приступают к осмотру вещественных доказательств. Сторона обвинения запрашивает том №35 из 57. Судья взглядом перебирает выстроенные в ряд тома уголовного дела и вытягивает нужный. Государственный обвинитель от пристава получает в руки том и опускается на стул.
С трудом произнося нерусские слова и имена, он читает доклад про мужество. Монотонное чтение не привлекает судей. О чем они думают? Вряд ли о мужестве. Такие мысли не для тех, кто склонился перед системой. Это напоминает мне отрывок из книги Билла Браудера «Красный циркуляр».
«Так выглядит сегодняшняя Россия. Душное помещение, где председательствует послушный режиму судья, надзор осуществляют безумные исполнители. Место, где безраздельно властвует ложь. Место, где дважды два всегда пять, где белое всегда черное, а верх — всегда низ. Место, где и приговор, и вина определены заранее».
Ребята рядом со мной в «аквариуме» стараются, работают, записывают. Вчера вечером переводили в другую камеру. Сумки, пакеты, посуда — все имущество необходимо сложить, перенести и в новой камере разложить по местам. Усталость пришла быстро — уже два года без движения. Весь последний месяц на этаже ремонтируют камеры. Звуки перфоратора «болгарки» раздражают. Новая камера — после косметического ремонта, пропитанная запахом свежей краски. Чтобы стало хоть немного свежее, сняли плафоны и поменяли местами некоторые лампочки. На липкие от краски стол и скамейки постелили пакеты, так поужинали. Я порядком устал, но нужно работать.
Осман Арифмеметов. Фото: «Крымская солидарность»
Повезло конвоиру, который оберегает судей от нашей группы «крымских террористов». Он беззаботно спит на стуле, прислонив голову к стеклу «аквариума». Председательствующий прерывает прокурора вопросом: «Что за компакт диск? О чем он?». Прокурор: «Запись месячного халаката. Суть собраний — разговор».
Разговор о мужестве — главное обвинение в терроризме.
Прокурор зачитывает расшифровки записанных тайно разговоров мусульман во время встреч, которые следователи считают халакатами — конспиративными встречами членов Хизб ут-Тахрир. Кто-то их присутствующих скрытно записывал для ФСБ беседы. Расшифровки записей послужили основанием утверждать о принадлежности участников к исламской партии. При расшифровке разговоров обвиняемых им присваиваются литеры — М1, М2 и так далее.
Речь идет о мужественности.
«Мужественный тот, кто осознает свои обязанности — перед людьми, религией. Бедность не ослабляет его достоинство, достаток не говорит о заносчивости… Какой толк в мужчинах, которые собираются для веселья и сбегают, когда наступают страх и испытания? Мусульмане, надеюсь, что кто-нибудь поможет вам… Будьте довольны своей верой, идите по дороге истины, даже если все идут в другом направлении. Ведь один человек может помочь, благодаря своим вере и мужеству».
«Усердно работать и взаимодействовать в добрых делах — это играет огромную роль в жизни… В истории исламского общества были испытания, которые переносили мусульмане… Нужны истинные мужи, которые готовы идти вперёд, когда остальные предпочитают остановиться. Кто готов повести за собой? В таких лидерах нуждаются страны, наши города и сёла, в которых мы живем».
Председательствующий слушает и неожиданно спрашивает: «Кто такие М1 и другие?».
Прокурор объясняет, что подробности будут в экспертизе, которую он представит позже.
«Когда будет экспертиза — вы опять будете зачитывать? Мы не понимаем, кто из подсудимых «М4»?» — судья явно торопится.
Он говорит, что ему непонятно о чем идет речь и призывает экономить время. Прокурор в замешательстве, явно не был готов к такому — привык к тому, что можно пробубнить материалы дела и никто не останавливает. Судья задает ему наводящие вопросы, на которые прокурор односложно отвечает: «верно», «есть», «да, Ваша Честь» — лишь бы его оставили в покое.
Лиля Гемеджи подает ходатайство об ознакомлении с материалами дела — во время следствия и защита и обвиняемые не успели, и документы, которые сейчас читает прокурор, нам не знакомы. Суд отказывает.
Прокурору суд разрешает прочитать экспертизу записанных тайно разговоров.
Адвокаты пытаются сопротивляться. Юнус Рефат, привстав с места, говорит: «Разрешите?». Тут же судья его пресекает: «Всё. Прокурор оглашает то, что считает нужным. Иначе будем сидеть до ночи».
Прокурор открывает лингворелигиоведческую экспертизу. Зачитывает лишь выводы без исследовательской части. Видимо так прокурор понял установку судьи — режь, сколько сможешь.
Адвокаты прерывают и обращают внимание, что экспертиза вообще не относится к их подзащитным — нас там вообще нет.
«То есть нет идентификации лиц и сведений об их участии», — говорят адвокаты.
Перед перерывом суд рассматривает ходатайство об отмене ареста земли Яшар агъа. Адвокаты говорят, что Муединов находится в СИЗО и не имел возможности обжаловать арест. Судья соглашается и отменяет его.
Родственники и посетители в зале суда. Фото: «Крымская солидарность»
Десятиминутный перерыв заполняем общением со слушателями и позированием перед фотокорреспондентом. Радуюсь, что впустили посетителей, но ничего сказать им не осмеливаюсь. Боюсь, что не поймут — слишком долго сижу. Стою и молча улыбаюсь.
Заседание продолжается.
Лиля Гемеджи говорит, что из того, что прочитал прокурор, непонятно кем и когда выполнена экспертиза, имеет ли эксперт опыт или необходимую специальность. Судья мнется, смотрит в сторону и, делая какие-то записи, задумывается. Я буквально вижу, как он думает, что если он поддержит эксперта, адвокаты возразят, снова затянется заседание, а потом еще и последствия могут быть, ведь ведётся аудиозапись.
«Продолжайте», — говорит он прокурору.
Прокурор приходит ему на помощь: «С учетом заявления защиты разрешите прочитать кто и когда проводил экспертизу?». Выяснилось, что портретную экспертизу осуществлял эксперт-взрывотехник.
В экспертизах много раз встречается, что голоса и лица следствием не установлены.
«Мы чем занимаемся в судебном заседании? Отрицаем факты? Какое отношение имеет то, что не установлено?» — вдруг возмущается судья.
«Диалогов наших доверителей не установлено», — говорит адвокат Рефат и председательствующий явно его поддерживает.
Адвокатка Лиля Гемеджи во время заседания. Фото: «Крымская солидарность»
Судья торопит процесс. Из вещественных доказательств, изъятых во время обыска, прокурор перечисляет: «Психика мужчины: диагностика заболевания и метод лечения», «Текст о проведении ночи наедине с Богом», брошюра о совершении намаза.
Возмущаюсь про себя: «Вы серьезно? За уединение с Богом в ночи меня обвиняют в попытке свержения конституционного строя мировой ядерной державы?».
Перед глазами — чеченец М. и его наполненная безнадежностью речь. Сердце сжимается. По всему телу, до самых кончиков ядущая печаль. Обвожу взглядом зал, чтобы за что-то ухватиться и успокоиться. От судей на спины адвокатов, от них на очки, уткнувшегося в бумаги прокурора. Взгляд скользит дальше, на посетителей. Они улыбаются. Печаль проходит, в такой момент главное не потерять самообладание. Леман, мой сосед в Каменке, поднимает руку и показывает кольцо на пальце. Я знаю о его женитьбе и киваю ему. Приложив правую ладонь к левой груди, молча его поздравляю. Я представляю всех, кто стоял в этом «аквариуме» до меня и кто будет стоять после. Они одиноки, им не за что уцепиться. Вся тюрьма такая — объятая чувством бессилия идти дальше.
Защита обращает внимание на Константина Хорольского. Он присутствовал на многих обысках в качестве понятого. Предполагаю, что это внештатный сотрудник ФСБ.
Заседание подходит к концу. Судья говорит, что следующее переносится из-за его командировки. Еще немного общаемся с посетителями. Несколько фотографий и прощаемся.
Мне спокойно, воодушевлен всеми, кого удалось увидеть. Захожу в автозак. Чеченец М. уже здесь. Я смотрю на него и вспоминаю все, что он рассказывал. Вновь становится мрачно. Мы едем и говорим о Крыме, политике, крымских татарах. В колонии по телевизору он следит за новостями. Я вспоминаю о «пожизненнике» чеченце Ахмаде, с которым мне довелось пересечься в 2019 году в спецблоке. В печально известной колонии «Чёрный дельфин» он наблюдал за тем, что происходило с Крымом и крымскими татарами после 2014 года.
Машина виляет, кружится голова. В воздухе перемешиваются выхлопные газы, сырость и запах металла. Полумрак. Железная перегородка давит на глаза. В СИЗО мы приезжаем обессиленные и голодные.
Суд — это настоящая пытка, никакой даже попытки отстоять справедливость он не предполагает. Это воплощенное зло. «Конвенция против пыток», принятая ООН в 1984 году и подписанная Российской Федерацией, называет пытками не только физические, но и нравственные страдания.
