Российские военные подошли к Чернигову в первый день вторжения. Уже 25 февраля оккупанты заявили, что блокировали город. Месяц они обстреливали Чернигов ракетами и бомбили с самолетов, в том числе запрещенными осколочно-фугасными-зажигательными бомбами. Под удар попали жилые дома, гостиница, больницы и даже кладбище. 

23 марта оккупанты разбомбили автомобильный мост через Десну — единственную дорогу, которая соединяла город с Киевом. Но взять областной центр им не удалось — 2 апреля они отступили, а через два дня покинули область. 

Фотограф «Ґрат» Стас Юрченко одним из первых журналистов побывал в Чернигове после его деблокады. Он переночевал в одном из сохранившихся домов и пообщался с местными жителями. О том как они пережили блокаду в репортаже «Ґрат».

Самолет

В частном секторе на северо-восточной окраине Чернигове почти не осталось целых домов. Прямо во дворе одного из них огромная воронка.

— Это была наверное 500-та бомба вакуумная. Потому что все поразбивало, крыши поднимало, окна разбитые, — начинает разговор Сергей, мужчина лет 50-ти в дутой черной куртке и черной шапке. — Тетя Лена до сих пор прячется. Вот на улице уже тепло, а она не может вылезти. 

Чернигов после российского вторжения. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

— Шифер упал, а ты дергаешься — присоединяется к разговору мужчина постарше, представившийся Федором Ивановичем. — Я не знаю, я внуков накрыл и больше ничего не помню, крики и все.

Он вспоминает, что российский самолет бомбил микрорайон три ночи подряд в одно и тоже время. 

«В полночь и около четырех утра по времени, плюс-минус 10 минут. Уже люди спят в это время. Ты лежишь, а они бомбят. Я и сам тоже напуган, спать не мог, — вспоминает Федор Иванович и добавляет. — Солдаты наши стояли, хотели их задеть видать. А там еще самолет лежит, видели?». 

Сергей предлагает пойти посмотреть место, где упал сбитый российский самолет. 

Федор Михайлович отправляется с нами за компанию. По дороге он комментирует разрушения: по этой стороне улице он бежал в подвал под минометным обстрелом. Справа от нас — полностью сгоревший дом, соседний сгорел наполовину.

 «Тут мы тушили, спасибо пожарным, что не дали дальше, — комментирует Сергей и сразу переключается на следующий дом. — А тут трубу газовую побило, газ шел, не было ни света ни газа». 

Федор Иванович вспоминает, что сначала две его дочки с внуками не хотели уезжать. Во время обстрелов вся семья пряталась в небольшом подвале. 

«Как начало здесь гореть все они собрались и уехали. Сначала под Винницу, потом дальше. А потом и старшая дочка», — говорит пенсионер и вспоминает взрыв авиационной бомбы, возле воронки от которой мы познакомились.

Чернигов после российского вторжения. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

— Мы в хате сидели в погребе. Я не знаю как это передать, дом вот так вот подняло и поставило на место…

— Вместе с подвалом — добавляет Сергей.

— Вместе с подвалом, — соглашается Федор Иванович. 

Сергей показывает на покореженные кованные ворота еще одного дома.

«Вот видите здесь стояло четыре машины. Две уже забрали. Люк канализационный вытаскивали из машины. С окон со всего. Дома еще ребенок, меньше двух лет. Ходил шесть дней  за уши держался. Это не передать просто. Это я уже отошел. Ну нету слов, зачем это все. То, что повреждено, оно восстановиться, но моральный шок пережить… Я не могу без слез это говорить», — замолкает мужчина. 

Федор Иванович резко меняет тему: «Воронку от мины посмотреть хотите?».  Мы с коллегами киваем. Наши новые знакомые заходят во двор еще одного разрушенного дома.

«Вася!» — кричит Федор Иванович. 

Из-за угла дома выходит пожилая женщина в фиолетовой кофте и сером пуховом берете.

— Здравствуй, Ольга. Хлопцы пришли снять достопримечательности, — говорит Федор Иванович.

— Достопримечательности? Видите как у нас тут красиво, — невесело улыбается Ольга. Потом отводит нас немного в сторону и показывает воронку, которую уже немного забросали мусором. 

— 12 марта в полтретьего ночи упала бомба. Мы были в подвале, мы и сейчас в подвале живем. В хату я боюсь идти. Я хочу в хату. Но я не могу…, — запинается Ольга и начинает плакать. Потом глубоко вдыхает и продолжает. — Так я любила свой дом, свой уют. Мне казалось, что лучше всего в своем доме. Богатства не было у нас. Но я рассчитывала, что мне хватит. Мне достаточно, не нужно мне ничего. На пенсии мы остались, доживали… Хочете проведу в дом покажу?

Мы киваем, Ольга ведет нас к перекошенным входным дверям, но открыть их не решается и вместо этого приглашает в подвал. Он состоит из двух помещений, в первом, которое Ольга называет «основным», она с мужем обустроила столовую. Женщина кивает на небольшой столик, где стоит банка молока.

Чернигов. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

«Это зять молочка купил, привез. Зять выручает, помогает, — Затем проводит нас в котельную дома и включает свет. — А здесь мы спим».

В подвал спускается Василий Михайлович, муж Ольги: «Пора кашу варить. Вот так мы на старости живем. В хату нельзя зайти, там все протекло». 

Он не унывает, говорит, что на его улице за все время погиб только один человек, хотя бомбили так, что в подвале тряслись стены.  

«Газ пустили раньше, потом свет и воду. Периодически воду давали, раз в три дня. А так — из колодца. По воде нормально было. Еда своя была, холодильник разморозили, трохи в банки закрыли, уже два раза муку раздавали», — рассказывает хозяин дома. Мы выходим из подвала и прощаемся с семейной парой.

Сергей и Федор Иванович больше не отвлекаются и ведут нас к месту падения российского самолета Су-34. Его украинские военные сбили 5 марта. Наши новые знакомые хорошо помнят тот день. 

Сбитый российский самолет в Чернигове. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

«Горели дома, но не было паники, была радость того, что его сбили. Уже никто не смотрел на свои дома. Просто радость от того, что он упал, да, и он бомбить не будет, — вспоминает Сергей, и добавляет. — Чувство удовлетворенности, скажем так».

Мы подходим к месту крушения самолета — в куче металла можно легко опознать один двигатель, крыло, кусок хвоста. При падении один пилот погиб, второго — майора Александра Красноярцева — украинские военные взяли в плен. 

«У нас столько зла и ненависти было [к пилоту], но никто же его не трогал. Потом пришли военные и его связал», — говорит Федор Иванович.

Потом вдруг берет меня за руку: «Пожалуйста принимайте все меры, чтобы наказали. Мы на вас, на прессу надеемся, потому что иначе ничего не будет».

Центр

Искореженный попаданием ракеты верхний угол новой шестнадцатиэтажки в центре города видно издалека.Дом все-таки устоял, в неповрежденной его части до сих пор живут люди. Девятиэтажки по соседству выглядят куда хуже — верхние этажи и лестничные пролеты обрушены. Внизу среди кусков бетона застряли вещи жильцов — ковер, одежда, остатки книжной полки, холодильник. 

«Не подходи!» — окрикивает меня сзади мужской голос. 

Краснолицый, усатый мужчина в черной шапке и старой армейской куртке «дубок» представляется Виктором Ивановичем и объясняет, что дом может обрушиться.

Чернигов после российского вторжения. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

«Я живу тут недалека, — с белорусским акцентом говорит он. — Смотрю в окно, а тут такое делается — с самолета стреляли, туда ракета полетела».

Виктор Иванович работает в соседнем ЖЭКе. Говорит, что в окрестных домах до сих пор нет света, воды и тепла. 

«Как справляться? Шапку надеваешь, спортивный костюм и ложишься спать», — грустно улыбается мужчина.

Вспоминает, что во время блокады ходил в соседний район, там в католической церкви священник раздавал воду. После деблокады воду начали развозить по районам цистернами.

«Уже говорят, что свет будет появляться. В этих домах включали даже в разрушенных. Там где есть возможность, там включали», — говорит Виктор Иванович.

К нам подходит его коллега, женщина средних лет, она тоже одета в старую армейскую куртку и просит не фотографировать ее, так как переживает, что не очень аккуратно выглядит. 

«Когда это случилось, мы с мужем находились в предбаннике дома напротив. Я слышала, как летели бомбы. Такой звук — «вжууух», и потом взрыв. Было такое ощущение как будто попали в наш дом», — вспоминает Алеся. — Полетели стекла, мы на 14-м этаже живем, дом аж затрясло. Мне муж говорит: «Побежали вниз». А у меня такое ощущение, что нет лестницы. Я не знаю, как бежать, свет моментально пропал. Когда мы вышли — ничего не было видно. Один дым, черный дым, пламя, ну, короче, ужас. Ужас». 

По ее словам, в обрушенном девятиэтажном доме погибло 47 людей. В открытую металлическую дверь одного из подъездов дома кто-то воткнул букетик искусственных цветов. Алеся показывает рукой вверх, на уровень третьего этажа. Там, в одной из квартир, видна сломанная детская кроватка. Виктор Иванович и Алеся рассказывают, что во время блокады жильцы пострадавших домов готовили еду на кострах.

«Конечно некомфортно, непривычно, потому что ни тебе нормально помыться, ни помыть посуду, но мы верим в нашу армию и справляемся. Им там хуже, чем нам здесь. Им гораздо хуже. Молимся за них, поддерживаем их мысленно. Они молодцы, они выстоят, всех прогонят и освободят нас», — говорит Алеся. 

Храм

Церковь Святого Феодосия расположена в северо-восточной части города. Храм сильно пострадал не только от обстрелов. Здесь расположились российские военные. Настоятель храма — протоиерей Петр Казновецкий — рассказывает, что оккупанты заняли подвал церкви. Там до сих пор остались их следы, упаковки от сухпайков, горы окурков и пустых бутылок. 

Протоиерей Петр Казновецкий. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

Казновецкий рассказывает, что россияне оставили после себя не только это, но и снаряды. 

«Тут уже были соответствующие службы. Проверяли, разминировали, чтобы никто из мирных людей не попал в беду», — говорит священник и добавляет, что за время блокады погибло двое прихожан. Осматривая разбитые окна и покореженный иконостас, он вспоминает, как вместе с прихожанами строил храм. 

«Строили по принципу «с миру по нитке». Это ж были такие годы — 1996-й. Кто-то помог бетонным перекрытием, кто-то железом на крышу, -— священник замолкает, затем продолжает. — Это так больно, когда такое случилось. Это тяжело объяснить. Можно только самому побывать в такой ситуации. Это как, когда человек теряет жилье, мы понимаем, сочувствуем, но не так как он переживает это у себя в душе». 

Протоиерей вспоминает, что незадолго до обстрела он отправился в другой храм — Всех Святых Черниговских, расположенный ближе к центру города. Он поднимает глаза на разрушенную колокольню. 

«С миномета прилетело и уничтожило колокольню», — вздыхает священник. 

В Храме Всех Святых Черниговских он каждый день блокады проводил богослужение. Молился, в том числе, за украинскую армию. В начале апреля, после того как украинские солдаты заняли российские позиции, священник вернулся в храм. Он увидел, что россияне разрушили не только церковь, но и кладбище неподалеку. Там до сих пор лежат разбитые гранитные памятники и плиты. 

Черниговское кладбище. Фото: Стас Юрченко, Ґрати

«Больше всего пугает, что вот видите, воинам интернационалистам. Они же должны были видеть, что тут, так сказать, их коллеги похоронены. Это же офицеры, герои», — вздыхает священник и ведет меня на аллею, где похоронены украинские солдаты, погибшие на Донбассе.

Украинские флаги над могилами все также развиваются, хоть и посечены осколками.