К концу марта министерство обороны аккредитовало более четырех тысяч украинских и иностранных журналистов, которые освещают войну. Международная правозащитная организация «Репортеры без границ» ведет другую статистику — пострадавших коллег. По ее данным, освещая войну, погибли семь журналистов, 11 получили ранения, еще пять похищены или находятся в плену на временно оккупированной российскими войсками территории. 

Работать на войне журналистам приходится по новым правилам. С начала вторжения в Украине действует военное положение. По закону военные получили право регулировать работу средств массовой информации. Кроме того Верховная рада ввела уголовную ответственность за публикацию информации о передвижении украинских войск и международной военной помощи. 

О том как журналисты освещают войну — в материале «Ґрат». 

Трагедия

Фотограф Макс Левин пропал 13 марта в Киевской области. В тот день он вместе с военнослужащим Алексеем Чернышевым, бывшим фотографом, поехал на передовую — в Вышгородский район.

В селе Гута Межигорская Левин и Чернышев оставили автомобиль и пошли в сторону села Мощун. Примерно в 11:30 связь с ними пропала, телефон Левина больше не появлялся в сети.

Фотограф со стажем, Левин встретил российское вторжение на Донбассе, но сразу же отправился в Киев. Войну он фотографировал с 2014 года, был одним из четырех украинских журналистов, которые работали в окруженном Иловайске.

Левин и его коллеги Георгий Тихий, Макриян Лысенко и Иван Любиш-Кирдей вырвались из окружения 29 августа 2014-го. Тот день фотограф, который был легко ранен, назвал своим вторым днем рождения. Фото и видео, снятые в Иловайске, легли в основу документального проекта After Ilovaysk, который Левин создал вместе с Маркияном Лысенко.

Георгий Тихий (справа) и Макс Левин после того, как выбрались из окружения в Илловайске, 29 августа 2014 года. Фото: Маркиян Лысейко

Более 10 лет Левин был штатным фотографом издания «Левый берег», в 2020 перешел на hromadske, где работал видеографом. С прошлого года — фрилансил для украинских и международных изданий.

Добравшись в Киев на второй день вторжения, Левин работал на передовой — снимал практически во всех «горячих точках» вокруг столицы — Бородянке, Василькове, Макарове, Буче, Ирпене. Каждый день публиковал одну-две фотографии на своей странице в фейсбуке. На них  бойцы теробороны и мирные люди, которые эвакуируются из зоны боевых действий, работа украинской артиллерии, и солдат ВСУ, который прячется в окопе от обстрела российского вертолета. Разрушенные дома в Бородянке Левин фотографировал с дрона.

Его он лишился на четвертый день войны, 28 февраля. В тот день он выложил аэросъемку обстрела украинской артиллерией позиций российской армии. Дрон со съемки не вернулся — упал территории, которую контролировали россияне. Фрагмент съемки сохранился в кэше телефона фотографа.

9 марта Левин отправился в деревню Романовка, на севере Киевской области, снимать эвакуацию местных жителей, но вместо съемки помогал нести на носилках пожилую женщину.

Свою последнюю фотографию Левин опубликовал после полуночи 13 марта. На снимке три украинских солдата возле бункера времен Второй мировой войны. Левин написал, что сделал фото за два дня до этого неподалеку от поселка Демидов на севере Киевской области.

«Там, где сейчас стоит украинская армия, находятся бункеры советской армии во время обороны Киева в 1941 году. На той стороне речки Ирпень стояли войска фашистской Германии. Сейчас — российская армия», — написал Левин.

Последнее фото Макса Левина, которое он опубликовал в своем фейсбуке

Девять дней друзья и коллеги пытались найти его самостоятельно. Наконец, 22 марта, Маркиян Лысенко сообщил о пропаже коллеги публично и попросил всех, у кого есть информация о Левине после 13 марта обращаться к нему.

Тело Левина полицейские нашли 1 апреля. На следующий день об этом сообщил Офис генерального прокурора. По предварительной информации безоружного фотографа двумя выстрелами из стрелкового оружия убили российские военные. Вышгородская окружная прокуратура открыла по факту гибели Левина производство по статье «нарушение законов и обычаев войны» статья 438 Уголовного кодекса . Алексей Чернышев, по данным «Ґрат», также погиб.

Неблагодарная работа

На фотовыставке Call The War — A War, которую открыл на Площади Рынок во Львове Институт массовой информации (ИМИ), — фото Левина помещено на стенде о пропавших журналистах — выставка открылась за два дня до сообщения о гибели фотографа. Он стал шестым журналистом, погибшим освещая войну. Фотографии пяти его коллег, которые погибли с начала войны — на двух соседних стендах. Все они стали жертвами артобстрелов.

Евгений Сакун, оператор телеканала Live, погиб самым первым из известных — 1 марта в Киеве, когда россияне обстреляли телецентр. 13 марта, в день исчезновения Левина, взрыв на блокпосте в Ирпене забрал жизнь документалиста Бренда Рено. Он работал над фильмом о мирных жителях, которые вынуждено покинули дома из-за войны.

На следующий день, 14 марта, возле села Горенка в 10 километрах от Ирпеня погибли оператор телеканала Fox News Пьер Закжевски и его украинская локальная продюсерка Александра Кувшинова. Через девять дней, 23 марта, от обстрела в Киеве погибла журналистка российского издания The Insider Оксана Баулина.

Смерть 24-летней Кувшиновой подняла вопрос условий работы украинских локальных продюсеров иностранных медиа, которых часто называют фиксерами. Поначалу Fox News даже не сообщил о ее смерти. Позже новость об этом появилась, но Кувшинову в ней назвали консультанткой канала.

Украинский документалист и медиа продюсер Алик Сардарян шесть лет освещает войну в том числе в роли локального продюсера иностранных журналистов. Он утверждает, что иностранные журналисты часто игнорируют предупреждения локальных продюсеров о степени опасности и тем самым подвергают риску их и себя.

Алик Сардарян. Фото: Радио Свобода

«Они не понимают, что они находятся в зоне боевых действий по собственному выбору. У украинских журналистов такого выбора нет», — написал Сарданян в статье на сайте фонда Opendemocracy.

Сергей Мы не называем фамилию по его просьбе работает локальным продюсером с 2014 года. Вторжение он как и Макс Левин встретил на Донбассе. Он работал с немецким фотокорреспондентом, за месяц войны Сергей сотрудничал также с немецким медиа, а сейчас помогает снимать фильм французскому документалисту. У него нет претензий к иностранным коллегам, но при этом он считает профессию локального продюсера сверх токсичной.

«Ты работаешь с людьми, у которых намного меньше эмпатии к происходящему. Их редко интересует дальнейшая судьба героев их сюжетов и отношения с ними. О том, что ты в шоке от происходящего тоже особо никто не думает», — говорит Сергей.

Уровень безопасности Сергея, по его собственной оценке, меньше чем у французского документалиста, с которым он сотрудничает. Сергей не застрахован, как и водитель, который их возит. Их сопровождает тактический медик, но в первую очередь, он должен оказывать помощь иностранцу. Сергей признает, что работает локальным продюсером потому что за это хорошо платят — сейчас он получает 350 долларов в день наличными. За эти деньги он подыскивает локации, героев, договаривается о съемках, в том числе, с украинскими военными, сопровождает документалиста на съемках и переводит ему ответы тех героев, которые не знают английский.

«Мой совет всем, кто работает с иностранными журналистами — с самого начала детально обсудите условия работы и не бойтесь отстаивать при этом свои права», — рекомендует Сергей.

Под оккупацией

У журналистов, которые остались на оккупированных территориях или поехали туда работать, другие риски — их могут похитить оккупанты.

Херсонскому журналисту Константину Рыженко повезло — он успел скрыться до того, как за ним пришли. 31 марта в телеграм-канале «Константин Рыженко — журналист» появилось заранее приготовленное им сообщение:

«Привет, если вы читаете этот текст, значит то-то случилось. Это отложенное сообщение, дату публикации которого я постоянно переношу на день-два. Если оно опубликовалось, значит я не смог в очередной раз отсрочить дату».

Константин Рыженко. Фото: фейсбук журналиста

Журналист, который не только освещал жизнь города под оккупацией, но и занимался развозом еды и лекарств, заверил 27 тысяч своих читателей, что наладил процессы так, чтобы они продолжались и без него.

«В общем, не ссыте, сам сцу, но делать как-то это все равно надо. Ведь если ничего не делать, то ничего не произойдет», — написал Рыженко.

Отец журналиста Александр Рыженко позже рассказал главе Национального союза журналистов Сергею Томиленко, что в день публикации этого сообщения к ним домой приехало несколько автомобилей с вооруженными россиянами. Не найдя Константина, они забрали с собой его младшего брата Захара.

Через три дня Константин дал о себе знать. В телеграм-канале «Очі Кобзаря Херсонщини» он опубликовал аудиозапись:

«Пока чуть-чуть приходится находиться в бегах. То что я пропетлял не означают, что поиски не продолжаются», — сообщил Рыженко.

Сергей Томиленко из НСЖУ, который поддерживает связь с отцом Рыженко, говорит, что брата журналиста до сих пор не отпустили.

Коллеге Рыженко из Каховки Олегу Батурину повезло меньше — 12 марта его выкрали российские военные и восемь дней продержали под арестом после чего отпустили. Батурину удалось выехать на подконтрольную территорию.

Восемь дней россияне удерживали журналистку hromadske Викторию Рощину.  Ее российские военные похитили 13 марта на выезде из Бердянска. Рощина отправилась работать на временно оккупированные территории самостоятельно. Она успела опубликовать репортаж из захваченного Энергодара и хотела попасть в заблокированный Мариуполь.

Журналистку держали в захваченном здании Бердянской райгосадминистрации, допрашивали, угрожали расправой и пытались заставить сотрудничать, но в итоге отпустили, предварительно записав на видео обращение Рощиной, что у нее нет претензий к похитителям.

По информации института массовой информации, с 24 февраля на оккупированной территории было похищено по крайней мере десять журналистов, два из них все еще находятся в плену. Сергей Томиленко из НСЖУ обращает внимания, что в эту статистику попали только те журналисты, родственники или коллеги которых публично заявили о похищении.

«Мы не знаем, сколько журналистов и общественных активистов похищено на самом деле. Нужно понимать, что их родственники и коллеги находятся в состоянии стресса и боятся сообщать об этом, чтобы не навредить им», — говорит Томиленко.

За время войны украинские журналисты все еще не смогли к ней приспособиться, считает эксперт по безопасности ИМИ Ирина Земляна. Она регулярно проводит тренинги по безопасности для журналистов во Львове, чтобы помочь коллегам адаптироваться к новым условиям работы.

«Сейчас журналисты работают, по большому счету, интуитивно. Даже те правила, которые они себе выстроили на войне все равно не работают. Потому что опасно повсюду», — сказала «Ґратам» Земляна.

К концу первого месяца войны «Репортеры без границ» совместно с ЮНЕСКо издали 152-страничное пособие для журналистов, которые работают в опасных зонах. Среди прочего в нем есть подробные инструкции как правильно оценивать риски, как вести себя в зоне боевых действий, как оказывать первую помощь, что делать если вас похитили и многое другое.

В свою очередь ИМИ опубликовало сказу несколько пособий, в том числе  по личной безопасности, советы как не потеряться, как проходить блокпосты и рекомендации для журналистов и активистов, которые оказались на временно оккупированной территории или в окружении.

Новые правила

Как освящать войну и не навредить при этом безопасности Украины к концу марта разъяснили военные. В условиях полномасштабной войны они контролируют прессу и распространение информации.

«Профессиональные ценности и стандарты, которым учат журналистов сейчас придется просто спрятать в чемодан до победы. Потому что многое сейчас делать нельзя, ведь это не только опасно для жизни и здоровья людей, но и вообще опасно для страны», — сказала 28 марта заместительница министра обороны Анна Маляр во время онлайн-дискуссии, которую организовала Комиссия по журналистской этике.

Работа журналистов во время войны. Фото: фейсбук Анны Маляр

Она напомнила, что 80% информации разведка противника получает из открытых источников и посоветовала журналистам в публикациях опираться на сообщения Генерального штаба и Министерства обороны.

«Настало время, когда придержать информацию и не сообщить ее быстро — это признак профессионализма», — сказала Маляр.

Сергей Томиленко из НСЖУ согласен с такой позицией. Он считает, что главное правило для работы с информацией во время войны — сенсационность должна уступить достоверности.

С 27 марта распространение информации о перемещении украинских войск, а также международной военной помощи во время военного положения, — уголовное преступление.

Соответствующие изменения в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы сами депутаты назвали «законом против тик-токеров», поскольку с начала полномасштабной войны видео боевых действий и обстрелов стали публиковать не только журналисты, но и обычные граждане в своих соцсетях.

Публиковать видео с мест обстрелов закон не запрещает. Часть украинских и иностранных журналистов обратились к президенту, Минобороны и правоохранителям с требованием прекратить травлю и разрешить им работать на месте сразу после обстрелов. Но власти решили иначе. 1 апреля СБУ совместно с Офисом президента и правительством опубликовала методичку «Работа медиа во время войны».

Как и Минобороны, спецслужба настаивала, что информацию нужно распространять так, чтобы враг не смог ей воспользоваться и призвала соблюдать правила, считая, что это спасет жизни мирных украинцев.

Например, СБУ указывает, что информацию о войне нужно подавать так, чтобы враг не смог узнать дислокацию и перемещение украинских вооруженных сил, не смог оперативно понять, какой ущерб причинил его обстрел, и не смог бы определить наиболее уязвимые точки для нанесения следующих ударов — больниц, госпиталей, продуктовых складов, нефтебаз, логистических хабов и т.д.

«Последствия разрушений социальной инфраструктуры, зону поражений от ударов и обстрелов, количество жертв и пострадавших можно озвучивать после обнародования официальный данных и без детализации», — отдельно разъяснили в спецслужбе.

Кроме того СБУ сообщило, что на время военного положения в прямом эфире на любой платформе нельзя показывать траекторию полета ракет, места попадания и масштабы разрушений, нельзя вообще показывать любые приметы, по которым можно определить место попадания — улицы, остановки, станции метро, магазины и др.

Фотограф «Ґрат» Стас Юрченко, который освещает войну с первого дня вторжения, составил свои правила как журналисту вести себя при этом. Прежде всего, он советует не спорить с военными, даже если они юридически не правы.

«Надо возить с собой не только каску и бронежилет, но и все документы, всегда уточнять у военных, можно ли сделать снимок и быть готовым показать им отснятый материал», — говорит Юрченко.