Вторжение РФ на территорию Украины ударило и по работе пенитенциарной системы: в оккупации сразу оказалось 11 СИЗО и колоний. Эвакуировать оттуда задержанных и заключенных , а также работников было невозможно. Из неоккупированных, но опасных регионов вывезли около четырех тысяч задержанных и заключенных и 350 работников.
Из некоторых СИЗО и колоний россияне выпускали заключенных и осужденных, а около двух тысяч принудительно депортировали на оккупированные территории Луганской и Донецкой областей, в Крым или Россию. Их в Украине объявили в розыск и внесли в список депортированных гражданских пленников.
Как для СИЗО и колоний началась война, сколько стоила организация лагеря для военнопленных россиян, и почему даже в условиях войны нужно продолжать реформу пенитенциарной системы, — в монологе курирующего это направление заместителя министра юстиции Елены Высоцкой.
Олена Высоцкая. Фото: Нина Ляшонок, Ґрати
Несмотря на страшное утро 24 февраля, я пришла на работу. У меня были запланированы рабочие встречи. Но приходилось их отменять — никто не приходил. Я возмущалась, наверное еще не до конца верила, что началась полномасштабная война.
Разговоров о возможном наступлении российских войск было немало, но мы не ожидали, что линия фронта будет такая широкая. К этому мы точно не были готовы.
В оккупации сразу оказались 11 учреждений исполнения наказаний, где находились около трех тысяч осужденных и заключенных. Первые два-три дня созванивались с руководителями этих учреждений. У некоторых — вопрос эвакуации на тот момент не стоял — россияне поставили блокпосты, выезжать уже было опасно. Впоследствии и связь с руководителями оборвалась.
Четких протоколов, как действовать в таких ситуациях, у персонала уголовно-исполнительной службы не было. Если у военных есть приказ об отступлении в случае необходимости, чтобы сохранить жизнь, мы не можем дать приказ своему персоналу покинуть места лишения свободы и переехать на безопасную территорию, потому что от нас зависит безопасность осужденных и заключенных. Встал вопрос: как выстроить работу в таких условиях. Да и проверить, кто и как работает в такой ситуации — невозможно. Кто остался верен Украине, а кто начал сотрудничать с оккупантами. Служба безопасности и Государственное бюро расследований открыли более ста дел по фактам сотрудничества.
Холодногорская колония №18 в Харьковской области после вторжения. Фото: пресс-служба Министерства юстиции
Мы решили объявить простой в учреждениях, которые были на оккупированных территориях. Эта процедура определена Трудовым кодексом. Фактически — это приостановка работы учреждения с сохранением части зарплаты работникам.
Постепенно удалось организовать эвакуацию с подконтрольной, но опасной территории, — более четырех тысяч осужденных и заключенных на более безопасные территории. Работники тоже могли переехать. В общей сложности 350 сотрудников трудоустроились на вакантные должности в другие учреждения нашей системы. Это не безграничная возможность. Наши штатные расписания четко регламентированы. Мы не можем их увеличивать. Поэтому часть работников так и числилась в простое. Некоторые остались охранять учреждения отбывания наказаний, откуда заключенные и задержанные были эвакуированы, поскольку это — режимные объекты.
Эвакуация вызвала немало проблем. Потребовались дополнительные места, чтобы разместить заключенных и задержанных.
СИЗО были переполнены и до полномасштабного вторжения. Колонии мы закрывали для оптимизации системы. Впрочем, использовать эти помещения сразу невозможно — они законсервированы, и для расконсервации требуются дополнительные средства и время. У нас не было ни первого, ни второго. Пришлось размещать заключенных и осужденных в работавших учреждениях. Это, конечно, не нравилось ни работникам, ни заключенным и осужденным.
Кроме того, мы не могли вывезти вещи, поскольку речь шла только о скорой эвакуации людей. Они, конечно, возмущались. Мы откровенно им говорили о ситуации, об опасности обстрелов. Впоследствии, думаю, они это осознали — некоторые из учреждений были повреждены или уничтожены в результате боевых действий. Колонии в Торецке и Орехове, к примеру, полностью уничтожены. После деоккупации Херсона отступившие на левый берег россияне постоянно обстреливают следственный изолятор, расположенный на правом.
Шансы сохранить жизнь осужденных, когда вокруг ведутся бои или происходят ракетные обстрелы, очень малы. В учреждениях исполнения наказаний большей частью нет подвалов, которые можно использовать как убежища. Это стало дополнительным доводом, чтобы успокоить возмущение.
Впоследствии, благодаря международным партнерам, удалось вывезти некоторые вещи заключенных и имущество учреждений из регионов, где было более или менее безопасно.
В херсонском СИЗО, 14 ноября 2022 года. Фото: Нина Ляшонок, Ґрати
В разных регионах россияне вели себя по-разному по отношению к заключенным или задержанным. Кого-то выпускали из СИЗО или колоний, кого-то вывезли на оккупированные Луганскую или Донецкую область или в Россию.
В Херсоне — единственном деоккупированном городе, где расположены учреждения отбывания наказаний, перед отступлением россияне открыли двери следственного изолятора. Конечно, многие осужденные скрылись, но многие впоследствии вернулись, даже пожизненно осужденные. Трудно назвать количество сбежавших, ведь часть осужденных россияне незаконно вывезли в Крым и в РФ. Понятно, что если нет родных в Херсоне, а стоят блокпосты, то осужденным трудно спрятаться. Но я верю, что они возвращались, потому что видят будущее с Украиной и не хотят усугублять свое юридическое положение.
А из колонии россияне, до отступления на левый берег, выгнали всех осужденных на правый берег, или на временно оккупированные территории «Л/ДНР», или вывезли в Россию. Мы сообщили об этом правоохранительным органам, они объявили [вывезенных] в розыск и внесли в список гражданских пленных, которых принудительно депортировали. Это около двух тысяч человек. Постепенно появляется информация о тех, кому удалось скрыться в другой стране или вернуться в Украину.
В учреждениях исполнения наказаний после деоккупации были обнаружены комнаты, похожие на застенки. Заключенные рассказывают, что их не пытали. Но туда могли привозить гражданских, протестующих против оккупационных властей. Пока по этому поводу расследование продолжается.
Российские военнопленные в специально оборудованном лагере во Львовской области. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Мы взяли на себя функцию содержания военнопленных и, соответственно, обеспечения им надлежащих условий. Таким образом, решили помочь военным — чтобы они могли сосредоточиться только на защите государства. Это новый для нас опыт, но сейчас Украине есть что показать миру про быструю организацию содержания военнопленных во время полномасштабного вторжения.
Подробно о военнопленных рассказывать не могу, в том числе назвать их количество. Это может повлиять на переговорный процесс.
Могу только рассказать, как началась наша работа по обустройству мест для их содержания. Это было тяжело, признаюсь. У нас не было такой практики. Женевская конвенция содержит достаточно общие нормы, и украинское законодательство было не готово к этому.
Лагерь для военнопленных не был готов в начале вторжения, но тогда и пленных было немного. Сначала мы свозили их на участки, которые были обустроены при каждом СИЗО в больших городах, а уже потом — в лагерь.
В прошлом году Кабинет министров выделил 44 миллиона гривен из резервного фонда на обустройство лагеря и содержание военнопленных — мы сделали ремонт, закупили оборудование.
Специально оборудованный лагерь для российских военнопленных во Львовской области. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Нас часто критикуют: зачем обустраивать российским пленным хорошие условия, зачем свет, тепло… Но это — наша международная репутация и залог оказания помощи нашей стране. Для каждой цивилизованной страны важный показатель — соблюдение прав человека. Далее — соблюдение прав человека в местах несвободы и, тем более, соблюдение прав человека в отношении военных армии врага. Мы не даем шансов россиянам ни сейчас, ни потом в юридической войне использовать этот вопрос против нас.
Я понимаю родственников украинских пленных, находящихся в России, учитывая, какими они возвращаются домой, понимаю возмущение наших военных. Но нам важно оставаться цивилизованной страной. Именно поэтому выполнение функции содержания военнопленных возложено на Министерство юстиции, а не на Минобороны.
В начале вторжения мы были завалены ходатайствами осужденных и заключенных с просьбой о помиловании или освобождении из СИЗО и намерении участвовать в обороне страны. Такое право имеют те, кто не совершил тяжкого или особо тяжкого преступления. Мы передали такие заявления Комиссии при президенте по помилованию. А она, в свою очередь, предложила президенту помиловать 363 осужденных, имевших непродолжительные сроки наказания и ненасильственные статьи, а также военный опыт.
Да, это резонансный факт помилования, поскольку в один период такого количества помилованных не было в нашей стране. Но такое решение было связано с желанием усилить армию. Впоследствии мы посылали запросы военным относительно дальнейшей судьбы помилованных. Могу только сказать, что среди них есть и погибшие, и награжденные званием Герой Украины.
Пока подобной повторной процедуры помилования не планируем. Больше нацелены на то, чтобы провести реформу — чтобы не за каждое преступление человек попадал в тюрьму.
Еще в декабре 2021 года Кабмин утвердил стратегию Минюста по реформированию пенитенциарной системы до 2026 года. Впоследствии мы подали в парламент несколько законопроектов по внедрению этой реформы. Кроме прочего, предлагаем использовать пробацию для осужденных за уголовные проступки и преступления небольшой тяжести, а также заключенных, которым этот вид наказания назначается как замена неотбытой части срока.
Кроме того, предлагаем разные варианты уплаты залога, в том числе в рассрочку и под залог имущества. Такие изменения могут значительно разгрузить учреждения исполнения наказаний.
Цель реформы — уменьшить тюремное население в Украине. Не каждый, кто совершил преступление, должен сидеть в тюрьме.
Парламент пока не принял эти изменения. Реформу останавливает война, которая расставляет другие приоритеты. Но если держать ее в фокусе, то можно продолжать даже в сложнейших условиях. Это важно и для самих осужденных, и для общества. Более того, реформирование пенитенциарной системы — одно из требований вступления Украины в Евросоюз.
Большинство требований ЕС касается улучшения инфраструктуры — строительство новых следственных изоляторов, реконструкция тюрем. Для этого требуются значительные средства. Сегодня мы можем лишь провести мелкий ремонт, обновить часть оборудования.
Осенью прошлого года мы серьезно готовились к блэкаутам, поскольку учреждения исполнения наказаний очень чувствительны к отсутствию электроснабжения. И система охраны, и холодильные камеры, где хранятся запасы продуктов, и электроплиты для приготовления пищи без света не будут работать. Поэтому мы думали, как справиться с этой проблемой без дополнительного финансирования.
Просили помощи у партнеров, использовали средства из фондов. Некоторые страны с первых дней нам помогают, такие как Польша. Они и технику завозили в колонии, и продукты питания, и даже автомобили.
У нас были генераторы еще советских моделей. Мы их отремонтировали, чтобы при необходимости использовать. В некоторых ситуациях меняли логистику — к примеру, выпекали хлеб в колониях, где был свет, и возили в те, где не было. Красный Крест привез теплые одеяла, подушки… На самом деле, любая помощь для нас важна.
Когда от войны страдает гражданское население, спонсоров для финансирования тюремной системы не так много. Я с большим пониманием отношусь к тому, что получаю отрицательный ответ на свой запрос от той или иной организации. Главное, чтобы они помогали Украине, а кому именно, — не столь важно.
Уменьшение тюремного населения не будет буквальной экономией средств. Но выделенные средства будут качественно потрачены: на современное оборудование для поиска запрещенных вещей, повышение зарплаты работникам, чтобы убрать коррупцию и мотивировать их, и так далее.
В бюджете на этот год пенитенциарная система профинансирована на 80% — на зарплаты работникам, коммунальные расходы, питание, медикаменты. То есть, примерно летом нужно будет поговорить с представителями Министерства финансов, чтобы получить дополнительное финансирование.
Если речь идет о капитальных расходах — на оборудование, ремонтные работы, то они не профинансированы вообще. Меньше 1%. Удерживать систему в том состоянии, в каком она есть, можно. А реформировать — нет.
В 2020 году мы подготовили проект приватизации помещений тюремной системы, которые не используются. 70% средств от их продаж должны остаться в системе. Но этот процесс приостановился из-за войны. Надо, чтобы стабилизировался инвестиционный климат, и мы могли получить больше предложений потенциальных инвесторов.
Понятно, какие текущие бюджетные приоритеты государства в военное время. И я ни в коем случае не обвиняю кого-то в том, что на пенитенциарную систему нет значительных расходов. Но при этом не следует полностью останавливать реформу.
В процессе восстановления страны мы хотим инициировать построение современных учреждений отбывания наказаний и привлечь помощь стран-членов ЕС. Но для этого нужно хотя бы законодательство изменить в соответствии с международными стандартами.