Главный режиссер Херсонского областного музыкально драматического театра имени Николая Кулиша Сергей Павлюк призвал местных жителей выйти на первую акцию протеста против российской оккупации 5 марта. Увидев огромную толпу людей в тот день, он решил поговорить с россиянами, чтобы они не стреляли в мирных людей. Тогда он попал на первый допрос. Позже было еще три таких разговора. В квартире его семьи россияне провели обыск, а свою семью — жену и пятеро детей он скрывал в отеле знакомого.
Во второй половине апреля он с родными уехал из Херсона. Павлюку удалось даже вывезти украинское знамя, которое он подобрал у стелы Героям Небесной Сотни. После освобождения города он привез его домой.
Об акциях протеста, допросах ФСБ, спасении в гостинице и коммуникации с российским куратором, — в монологе Сергея Павлюка.
23 февраля состоялась моя премьера — постановка спектакля «Вечность и один день» сербского писателя Милорада Павича. Вечером я хотел побыть наедине. У нас есть небольшой дом в шести километрах от Чернобаевки. Он недостроен, обустроена только одна комната и кухня.
После премьеры я приехал туда, женщина оставила мне премьерные голубцы — традиция у нас такая. Я разжег себе костер в саду и сидел, отдыхал. Последние слова, услышанные в тот вечер — таксист меня поздравлял с праздником. Я его поблагодарил, спрашиваю: «Это о моей премьере?». Он говорит: «Нет, я вас поздравляю с 23 февраля». Меня перекосило, я этого не праздную.
Утром я проснулся. Позвонила дочь и сказала, что началась война. Первый прилет был в аэропорт в Чернобаевке. Так для нас все и началось.
Быстро собрался и уехал забирать жену с детьми. Привез в дом. Думал, что там будет безопаснее, потому что военных объектов рядом нет.
Сразу побежал снять наличные — три очереди простоял до банкоматов, деньги всюду закончились. В городе, конечно, уже была паника, все заправки заполнены автомобилями, свою тоже не смог заправить.
В тот момент у меня не было мысли о выезде из города. Трудно объяснить, но я об этом не думал.
Последствия обстрела Херсона. Фото предоставлено Павлюком
24 февраля мы были, как и все, в ожидании, что будет происходить. 25-го они (русские войска — Ґ ) уже были на Антоновском мосту, начинались бои, уже было громко. В город «орки» не заходили до 2 марта, они летали по окружной в направлении Николаева, а Херсон обходили.
Мой будущий зять был в Зеленовке и с крыши сообщал ВСУ о движении российских войск. Небольшие отряды наших ВСУ пытались их остановить, но сопротивление было недостаточным. То есть они почти беспрепятственно по Антоновскому мосту с левого берега не просто въезжали, а «влетали» на украинскую территорию. И только 1 марта начали приближаться к Херсону со стороны Белозерки. Как раз там неподалеку — наш домик. Страшнее всего было, когда 1 марта во двор водоканала — в 250-300 метрах — прилетело несколько снарядов. Мы с соседом бегали тушить пожар. Тогда я понял, что спрятаться нигде невозможно.
Сидеть все время дома было очень тяжело, поэтому я выходил в город уже с 25 февраля. Уже тогда набирали муниципальную стражу, несколько моих актеров там были, и я к ним присоединился.
Гуманитарная помощь, которую собирали активисты для херсонцев. Фото предоставлено Павлюком
Со следующего дня участвовал в дежурстве, мы ловили мародеров — днем и ночью. Правда, это продолжалось недолго — через несколько дней меня попросили не бродить по улицам, потому что я очень здоровый и бородатый, мол, пугаю людей (улыбается). Тогда я занялся гуманитарной помощью — еще с несколькими знакомыми отыскивал склады, скупался, формировал пакеты с товарами и развозил людям.
Кроме того, начал ходить по городу и стримить — показывать, что Херсон — это Украина, потому что начали непонятные журналисты из Киева говорить в прямом эфире, мол, ничего удивительного не будет, если Херсон сдастся, потому что там много русскоязычных. Не помню фамилии этого журналиста, и вспоминать не хочу. Он потом извинился, но было поздно, такие высказывания очень унизительны для херсонцев. Так что с 27 февраля я начал стримить.
2 марта «орки» зашли в Херсон, буквально в двух километрах от моего дома в парке полегла тероборона — около 30 ребят. Утром они вышли встретить русскую колонну с коктейлями Молотова и автоматами Калашникова. Их всех убили. Это была трагедия — видеть и слышать все это, но не в состоянии помочь…
Так оккупировали Херсон.
Продуктов в городе уже тогда было мало, все магазины закрыты, склады тоже. Муниципальная стража поймала тогда проникших в центральное «Сельпо» мародеров — в ЦУМе. Мы связались через Красный крест с менеджером и попросили раздать людям продукты, чтобы и остальные не украли. Через пять часов вывезли все, распаковали и раздали в разные микрорайоны города. Работала тогда огромная команда.
Город сильно не обстреливали. Сразу после оккупации «орки» катались на танках по улице Ушакова, а 3 марта обстреляли здание СБУ и полиции.
С 24 февраля ни полиции, ни СБУ в городе не было. Сформирована была в первые дни тероборона, но ее сразу расформировали — забрали автоматы и разогнали домой, потому что офицерский состав тоже скрылся. Херсон был фактически сдан. Причину никто не знает, думаю, будут разбираться потом.
Тогда же, 3 марта, я гулял по городу и у стелы Героев Небесной сотни нашел украинское знамя — его кто-то сорвал и бросил в лужу. Я его забрал и [потом] вывез из оккупации.
Распространилось сообщение, что в город планируют привезти гуманитарную помощь для съемки видео, как они нас спасают. На следующий день — 4 марта — в обед исчезла мобильная связь, и я понял, что происходит. Добрался до центра минут через сорок и прибежал почти к концу минимитинга — въезжала колонна [техники] с буквой «Z» и гуманитарной помощью. Я хотел постримить и попросил парня, который рядом говорил по телефону, «раздать» интернет — у него был. На видео я сказал, что был минимитинг и завтра собираемся на десять часов. Кто хочет прийти и сказать «оркам», что они — поцы, — могут прийти. Пока я шел домой, это видео стало вирусным. Его показывали по всем каналам. Тогда я понял, что придет много людей.
Я попросил ребят из муниципальной стражи помочь сдерживать народ, чтобы не было провокаций. Я был и на Оранжевой революции, и на Революции Достоинства. Я знаю, что такое провокации и как их устраивают. Украинцы очень клевые, но наивные, и приходят на митинги даже во время войны, да еще и с детьми. Во время первого митинга было очень много детей. Люди действительно верили, что мирным митингом заставят орков уйти.
Я категорически против мирных митингов, никогда не видел в них смысла. Единственный смысл в митинге 5 марта — показать, что Херсон — украинский. Вместе с тем, для меня был важен более прагматичный момент. Люди десять дней сидели в подвалах. У нас в театре в бомбоубежище было 70 семей. Постоянные взрывы, бои… Отсутствие информации и оккупация. Людям было очень страшно. Была необходимость выкричаться… Я об этом и оркам говорил — дайте возможность людям выкричаться, и они пойдут домой.
Чтобы показать позицию Херсона, достаточно было трех акций протеста, а дальше мы понимали, что будет очень опасно. Так и произошло — уже 21 марта митинг разогнали, и пролилась первая кровь.
Но вернусь к первой акции — 5 марта. Утром — в девять часов — меня забрали ребята из муниципальной стражи. В полдесятого я вышел на площадь Свободы и увидел, как собираются люди. Это было невероятно — такое сильное единство херсонцев против общего врага — России. Осознание того, что Россия нам не нужна.
Я перешел дорогу — там стояли вооруженные «орки». Спросил, кто старший, мне показали. Я подошел и сказал: «Сейчас состоится мирная акция, я бы очень попросил не вестись на провокации, не стрелять в мирных людей. Мы вышли мирно». Как это было наивно! Я все еще помню широко открытые глаза этого капитана, но буквально через секунду меня взяли под руки и отвели под ОГА. Там минут пятнадцать ждали, пока меня передадут в другие руки — в это время мы говорили с этим капитаном. О жизни, о том, что они пришли спасать нас от бандеровцев, что мы виноваты в том, что их заразили коронавирусом, что они мечтают создать СССР номер два, где-то здесь НАТО есть и так далее. Такой разговор был, как из методички. Я ничего не говорил, в этом не было смысла.
Митинг против оккупации в Херсоне, 13 марта 2022 года. Фото: Вгору
К нам подошел майор. Сначала он жаловался, что убили одного или двух его братьев, на что я сказал, что это вы к нам пришли… Меня завели внутрь и начался допрос. Вопросы были вроде: «Вы работаете на СБУ? Митинг организовало СБУ? Явки и пароли? Мы будем вас допрашивать в подвале», и так далее. На что я сказал, что этот митинг — волеизъявление нашего народа, мы так привыкли делать, мы это делаем 30 лет, поэтому единственная моя просьба — не стрелять в людей, потому что возможны провокации. Это была длинная и нудная система допроса — классическая.
Один военный очень нервничал. Я смотрел ему в глаза, а они этого не любят. Он вообще вел себя очень дерзко, а я был спокоен, уверен, что прав. Поэтому допрос прошел с угрозами подвалом и несколькими ударами.
Вдруг я услышал первые выстрелы на улице, и тогда меня взяли под руки, пинком под зад — выбросили на улицу, чтобы бежал к толпе и успокаивал. Но перед этим какая-то рядом женщина начала истерить, что я снимаю ее на телефон. Тогда у меня снова забрали телефон и паспорт. И выгнали.
Когда я выбежал на улицу, увидел, что ребята из муниципальной стражи сдерживают толпу, но люди после выстрелов взбесились. Вся площадь Свободы до кинотеатра «Украина» была заполнена людьми, они скандировали: «Долой фашистов», посылали их на три буквы и так далее.
Этот момент смелости вызывает уважение, но опасность нарастала. Когда стоят вооруженные люди, а толпа приближается, агрессивно кричит, есть риск, что кто-то может начать стрелять. Я так же радостно с ними кричал, как и призывал прийти на митинг. Но когда осознаешь, что людей могут убить и на твоих руках будет кровь, это страшно. Но ребята справлялись, мы сдерживали толпу, было очень много мелких провокаторов, нетрезвых, но, к счастью, все обошлось.
Один из митингующих попросил сфотографировать его. Я запомнил, что он дал мне старый мобильный телефон. Давно такого не видел. Со второй попытки я сделал фото. Забирая телефон, он сказал на польском: «Дзенькую бардзо». Старый поляк, должно быть, турист, подумал я.
В масках люди уже не ходили, хотя тогда еще болели — я сам пролежал две недели перед войной. Но я заметил в толпе нескольких людей в [медицинских] масках. Дальше расскажу, почему важен этот момент.
Митинг длился уже два часа, люди были слишком накручены, поэтому нужно было их забирать с площади. Тогда я взобрался на стелу Героям Небесной сотни и предложил идти всем к мемориалу Вечный огонь — устроить так называемую Ходу единства. Эта традиция сохранилась и на следующих митингах.
Митинг против оккупации в Херсоне, 13 марта 2022 года. Фото: Вгору
Толпа ушла, но осталась кучка мордоворотов, среди которых был так называемый журналист Тарасов . Он кричал людям, чтобы те возвращались и сражались с москалями. Позже было опубликовано видео якобы его допроса, где он назвал меня главным организатором акций. Мне кажется, он также причастен к тому, что ребят из теробороны расстреляли россияне, когда заходили в город. Он стримил постоянно, рассказывал, что происходит. Фактически это человек Стремоусова . На видео, похоже, допрос проводит сам Стремоусов. По голосу можно узнать, он говорит по-украински .
После того, как митинг завершился, я снова пошел к капитану — забрать паспорт и телефон. Снова ждал — говорил с тем дедом, что и раньше. Он уже мне рассказывал о внуках — контакт был налажен. И вместо заученной методики говорил фразами: «Мы все с вами заложники ситуации» или «О, я вижу вы — классный человек, с вами интересно говорить». Потом меня снова передали в «другие руки». Завели в другой кабинет, там был старший, я называл его комендантом. И почти час мне «полоскали» мозг — спрашивали опять о сотрудничестве с СБУ, упрекали, будто я пришел пиариться, хайповать. Потом сказали: «Ты же понимаешь, если не мы, то тебя убьют, давай мы твою семью вывезем в Крым».
Спрашивали, кто был на митинге. Говорю: «Видел херсонцев». Спрашивали, были ли люди из Николаева. Я говорю: «Не знаю, как отличить херсонца от николаевца». «А из-за границы кто-то был?». Говорю: «Никого». Я вел себя очень спокойно, они изучали меня, а я их. Я внимательно слушал, что они говорят, и видел реакцию. И заметил, как меня пытаются подловить. «А поляк?» — неожиданно спрашивают. То есть такой многочисленный митинг, и они знали о поляке!
Тех людей, которых я видел в масках в толпе, заметил среди тех, кто заходил в здание передо мной. Думаю, мы очень наивны, если думаем, что сражаемся с «чмошниками». В Херсоне была спецура, и когда меня выводили после второго допроса, я спросил одного, откуда он. Тот ответил: «Отсюда, я двадцать пять лет воюю». Это дословно. То есть, это были боевики-профессионалы, они не стреляли только потому, что у них не было такой команды. И не важно, что выкрикивала толпа.
Я уверен, что нам разрешили провести эти митинги, чтобы найти наиболее активных. Мы же, какие молодцы, друг друга снимали и выкладывали фото, видео в фейсбук. По сути, помогали им делать их работу. Нас идентифицировать было очень просто.
На первом допросе я принципиально говорил по-украински, на втором меня попросили по-русски. И вот они меня долго расспрашивали, допрашивали, намекали и потом отпустили. Попросили оставить контакты, чтобы со мной связаться, отдали телефон и паспорт, а павербанк не отдали.
Я вернулся домой. Все уже, конечно, переволновались.
Следующие митинги были похожи: много людей, провокаторы, в частности этот Тарасов, который раскачивал публику. И вот 7 марта Тарасова похитили, а 8-го опубликовали видео, где он называет меня [организатором]. Тогда мы уже договорились не проводить митинги. Но люди все равно приходили.
Ребята из муниципальной стражи запретили мне выходить на улицу, чтобы не рисковать. 9 марта утром за мной заехали волонтеры — мы планировали поехать закупить продуктов. И возле магазина на Донецкой, где я проживаю, мы увидели группу захвата. Я подумал, что они пришли за мной, и очень испугался за семью. Мы быстро по другой улице вернулись домой, разбудили детей и, как они были — в трусиках и пижамах, — понесли к соседям. Позже оказалось, что на нашей улице были архивы СБУ. А потом я узнал, что в 500 метрах от нашего дома — лицей, где россияне окопались. Такое вот безопасное место я выбрал для семьи.
Семья Павлюка пережидает военные действия в коридоре квартиры. Фото предоставлено Павлюком
16 марта в чате муниципальной стражи, где всегда писали, как «орки» передвигаются по городу, появилась информация, что зашли в подъезд, где наша квартира. Я понял, что это за мной. Через минуту женщина зашла ко мне в слезах и сказала, что звонили соседи — ломают двери нашей квартиры. Забрали детские компьютеры, технику, разбили телевизор, забрали мои пьесы. Соседи сразу же, когда они вышли, выключили электричество и заварили дверь. Больше в квартире я с тех пор не был. Но если нашли квартиру, понятно, что дом тоже найдут.
Я позвонил другу — Сергею Рыбальченко. Он работает в гостинице «Ришельевская» в центре города, там создал хаб для помощи местным жителям во время оккупации. Мы вместе были в муниципальной страже. Он сказал, чтобы я перевез семью в гостиницу. Ребята из муниципальной стражи помогли это сделать. Меня везли другой машиной и дорогой. Встретились все уже в отеле. Это было 16 марта, а 19-го ко мне приехал мой бывший актер — его называли «Санитар» — и говорит: «Тут такое дело…». Я спрашиваю, что произошло: «Ты меня сдал?». «Получается, что да», — отвечает. Он сказал, что «орки» меня ждут, хотят поговорить. Я поговорил с ребятами из муниципальной стражи, и мы решили, что надо все-таки идти [на допрос].
Машины ФСБ в Херсоне возле дома Павлюка. Фото предоставлено Павлюком
Меня подвезли в здание СБУ, это уже был третий допрос. И те же вопросы: «Ты работаешь на СБУ? Ты — организатор митингов? Твоя аватарка в фейсбуке…». Я спокойно отвечал, что вхожу в муниципальную стражу, ходившую на митинги, чтобы сдерживать толпу, и так далее. Допрашивали где-то минут 40. В итоге спрашиваю: «Что мне сделать — поменять аватарку? Хорошо. Не ходить на митинги? Хорошо. Не общаться с журналистами? Хорошо». На этом и отпустили, хотя я знал, что это не конец. Через неделю снова пришел этот актер. Снова — на допрос. Уже не в СБУ, а в здании ОГА. Уже было двое. Они задают одни и те же вопросы, а затем, наверное, сверяют ответы. Мне повезло, что у меня хорошая память. Поэтому часто отвечал, что уже об этом рассказывал и точно указывал дату предварительного допроса. Снова предлагали сотрудничество. Говорю: «Это невозможно, в украинском законодательстве есть статья в уголовном кодексе по сотрудничеству с оккупантами».
Иногда я манипулировал фактами. Вот они говорят: «Вы сотрудничаете с СБУ». Я говорю: «Ну, человек, работающий с СБУ, пришел бы к вам 5 марта перед митингом с паспортом и телефоном?». И один из них говорит: «Подождите, так это вы были?». Говорю, да. «У нас о вас легенды ходят», — говорит.
Параллельно были истории, как ребят из муниципальной стражи похищали. Один, который был у меня во время первого митинга, исчез, его вернули через три дня, он был избит, его выбросили из автомобиля у Днепра, поставили пистолет к виску и спросили: «Что ты хочешь?». Он сказал, что хочет жить, и его оставили — сели в машину и уехали. Он пешком дошел до Херсона. Я виделся с ним потом. Он и дальше приходил работать в муниципальной страже. Очень много историй было об исчезновении людей. У того актера «Санитара» был куратор с позывным «Спартак». Порой мы через него узнавали о пропавших.
Я жил в отеле с семьей почти месяц. Прошло две недели после последнего допроса. И однажды утром в фейсбуке снова начали разгонять тему, что я — организатор митингов, что я работаю на Книгу — директора театра, и вообще все митинги — мои постановки. Самое смешное, что это тоже писал местный журналист. Это, кстати, его жена кричала, что я ее фотографирую. И за это у меня забрали телефон, и я получил пендель под зад после первого допроса. Какая Земля круглая…
Через несколько часов похищают одного парня из муниципальной стражи. Впоследствии — отпускают, и он говорит, что россияне поставили ему условие — завтра я с Санитаром должны прийти в ОГА. На следующий день мы пришли туда, но никого не было. Мы подошли и спросили офицера, не вызывали ли нас. Он спросил, кто вызвал? Мы объяснили. Это были, по рассказу того парня, люди в гражданской одежде. Этот военный еще постебался с нас, мол, в гражданском — это очень серьезные люди. Стойте и ждите. Мы поняли, что это были люди Стремоусова.
До конца марта еще было несколько митингов, уже у памятника Шевченко, но 21-го уже начали разгонять. Следующий планировался на 3 апреля, и в тот день я решил прогуляться. Пошел в кинотеатр «Украина», моросил дождь, я зажег трубку. Постоял буквально две-три минуты и звонит Санитар. А он тогда в Крым уехал. И говорит дословно: «Николаевич, уйобуйте оттуда».
Меня дважды просить не надо, начинаю уходить. Спрашиваю, что произошло, он показывает скрин переписки со Спартаком: «Какого хера Павлюк там находится? Я знаю, где он находится — он возле ОГА, мы запретили идти туда». Но мне никто не запрещал… Видно, запрещали Санитару, а он мне не передал. Я дошел до базара, повернул в театр и знал, что за мной может быть хвост. Меня догоняет мужичок и говорит: «Здравствуйте, знаете, митинг уже не здесь, а у Шевченко». Я ответил, что я знаю. А он говорит, что хотел бы мне помочь. В чем помочь? И тут этот дурак совершает страшную ошибку. Он говорит: «Я бы хотел вам помочь в деоккупации Херсона». «В чем хотите помочь?» — переспрашиваю. Он снова: «В деоккупации, освободить Херсон». «Знаете, родимый, ВСУ придет и рано поздно ли освободит», — говорю. А он тогда: «Так что, я наверное пойду?». Говорю, уходите. Это лицо с карими глазами и шрамом на левом виске я запомню на всю жизнь. Такой тупой агент. В Херсоне так не разговаривают. Потому его легко можно было раскусить.
Сообщение куратора из ФСБ. Скриншот предоставлен Павлюком
Я отошел от него, подлетает джип с ребятами из муниципальной стражи: «Николаевич, в машину!». Мы покружили, чтобы хвоста не было, и меня отвезли в гостиницу. И все, снова тишина. После 3 апреля моя фамилия не упоминалась, никто меня на допросы не вызывал.
Позже Санитар вернулся и пришел в гостиницу — я сидел на вахте, следил за камерами. Он параллельно начал «бизнесом» заниматься — возить какие-то товары из Крыма. Спросил Книгу. Его задержали 23 марта, но впоследствии отпустили, и он уехал из Херсона. Меня на допросе о нем тоже спрашивали, я соврал, что не знаю, где он. Думаю, было видно, что лгу. Россияне спрашивали, почему театр не открывается.
«Очень важно, чтобы работал, — говорили. — В Ленинграде театры работали во время войны.
После Мариуполя для «орков» Херсон был афишей чистоты и порядка. Они уничтожили Мариуполь, а о Херсоне говорили: «Видите, мы же город не бомбим». А театр, как оказалось, один из методов воздействия на людей, типа видите, если театр работает, значит все хорошо. Я говорил, что актеров нет, что разъехались, что мы не готовы открыться.
И вот Санитар что-то рассказывает, и говорит: «Я вспомнил, я же позавчера был в ОГА, меня Спартак вызывал и спрашивал — Книга же уехал, не согласится ли Павлюк возглавить театр». А я ему говорю: —Павлюк не согласится, а я соглашусь». Я говорю: «Ты что охренел? Два дня назад поднималась моя фамилия, и ты мне не сказал?». А он: «Ой, Николаевич, не зайобуйте». После чего он получил пиздюлину и вылетел из будки охранника. Тогда я понял, что меня в покое не оставят. Я же думал, что на допросах рассказал, что я просто украинец и все. Но оказалось, что нет…
Позвал жену и сказал, что семья должна уехать, и чтобы кума наша собиралась. Мы так спланировали, что в понедельник семья уезжает, а я остаюсь. Я был уверен, что не уезжаю. Мне все звонили по телефону и уговаривали. Мы раньше не думали о выезде, потому что было немало историй, что колонны расстреливали.
В субботу я уехал в свой дом. Я там посадил картошку, помидоры… Там было хорошо — все время слышались взрывы, и так гораздо спокойнее, чем сидеть в центре гостиницы, где очень тихо. Я представлял, как семья уедет, а я здесь буду дальше партизанить и скучать по ним.
Я написал своим друзьям — братьям Капрановым . Они несколько раз предлагали помощь, если соберемся уезжать из города. Они мне писали, мол, не геройствуй, не занимайся херней. В субботу вечером снова написали: Виталик напомнил, что в июне у меня запланирована постановка в оперетте в Киеве. А я, честно говоря, забыл, у меня была договоренность ставить мюзикл по Багряному — «Тигроловы». И тут я понял, что могу собирать деньги не в Херсоне — тогда я уже помогал людям, заезжавшим в гостиницу, это была моя благодарность за то, что нашу семью приютили). Я побеседовал с женой, и в понедельник, 18 апреля, мы выехали в направлении Снегиревки. Кума передумала ехать и потом выехала из города с седьмой попытки. Есть много страшных историй, узнав которые, я виню себя, что ставил под угрозу свою семью.
К нашему счастью, в день выезда лил дождь, и россияне проверяли только документы. Дорога была сложной. Нашу машину — «Седанчик» — заносило на бездорожье, заливало глиной. Жена за рулем. После Николаева нас было восемь человек в авто.
Напряглись мы перед последним блокпостом в Снегиревке, где стояли чуваки с собакой и белым списком в руках. Тогда был полный осмотр нас и авто. Я еще вывозил флаг, который подобрал у стелы Героям Небесной сотни. Моего товарища из Херсона за флаг пытали три дня. Нам повезло. Проверили и отпустили. Когда мы доехали до Баштанки, были невероятные эмоции видеть большой украинский флаг.
И теперь — после освобождения Херсона я хочу туда поехать, как только смогу — надо вернуть флаг, да и гуманитарной помощью я дальше занимаюсь, хоть и дистанционно. Жена с детьми пока останется в Киевской области, братья Капрановы готовы принять их до окончания войны.
Разбитое окно в квартире Павлюка. Фото предоставлено Павлюком
Сейчас, конечно, есть угроза того, что «орки» могут сделать из Херсона второй Мариуполь. Мы освободили Херсон, но война пока не закончилась. Не время расслабляться.
Но все будет хорошо — это моя мантра.
***
После нашего разговора Сергей Павлюк съездил в освобожденный Херсон — вернуть флаг на стелу Героям Небесной Сотни. Но там уже висел украинский флаг. Режиссер побывал в своей квартире. Рядом с домом попала ракета, поэтому многие окна были разбиты, в том числе, окно в квартире Павлюка.